восхитился. всем советую. Особенно, когда принимаешь большое решение. И особенно, когда на душе грустно.
А послезавтра я поеду в армию. Навещу старого друга, который честно отдает долг Родине, привезу ему кефира и книг по международной финансовой отчетности.
пусть изучает.
PS. вышла книга Е. Примакова о ближнем Востоке. Ура! теперь мне есть, что читать!
как мне нравится читать записи ПЧ о чувствах, вздохах, порывах души и прочих чистых и прекрасных движениях сердца или же похотливых руках, взглядах раздевающих, фантазиях разравтных ....
или же о движении мыли, стремлении духа, серьезности помысла.
и так становится жалко себя самого, которых помнил миг горения сердца годами назад. который читает, что не чувствует, и как же хочется такого е двиения, кипения крови, блеска радужных чувств, что пьешь настойну в 40 градусов, чтобы протрезветь после 10%.
Боже, как прошно! как противно жить, но - как ни странно - впервые, пожалуй, в такую минуту не хочется думать о смерти.
учусь вершить дела по частям. Откладывать переживания на несколько суток, разбираться с проблемой по мере её приоритетности. И - главное - не переживать раньше времени.
Будучи человеком мнительным и стремящимся к подстраховке по нескольким направлениям одновременно, последнее удается тяжело.
А еще хочется посидеть у костра и уснуть, завернувшись в плед, лежа прямо на земле.
переводят даже самые глубинные мысли в формат речи с трибуны.
не могу сказать, что я редко думаю о смерти. Как житель большое мегаполиса в эпоху истерического терроризма я знаю, что могу умереть в любой момент. Причем как быстро и красиво, так и медленно и уродливо.
И поэтому я перестал откладывать что-либо на завтра. и написал завещание. Которое нотариально заверил и отдал на хранение родственникам.
Так я стал воспринимать её.
не могу сказать, что я боюсь смерти. Скорее осознаю её неизбежность. возможно даже приятную, поскольку не знаю от чего она избавит меня и к чему приведет.
Так я стал воспринимать её как приятную неожиданность.
не могу сказать, что я желаю её. Хотя иногда мне и правда хочется закрыть глаза. Но в этот момент я вспоминаю Кальдерона "Жизнь есть сон" и Щербакова "Так превратится в прочерк все, что когда-то было мной", и мой эгоизm удерживает от поспешного шага. Я заменяю смерть на сон или дальние поездки.
Так я начал воспринимать её как приятную неожиданность в смене социальных ролей.
и лишь иногда я ловлю себя на мысли о том, что хочу окончания. И сразу вспоминаю, что смерть не более чем очередная роль в пьесе, где ты просто играешь немую партию. Психика подменяет понятия, и жизнь продолжается.
особенно живостных, тупых, хамов и тех, кто не доделав дело, бросают и уходят, не понимая, что этим подсталяют других!
устал от жизни.
надоело.
и это - тоже.
все сильнее и сильнее появляется ощущение, что я никому не нужен. За искллючением, конечно, моих знаний-умений-навыков и способности к зарабатыванию денег.
1. на кладбище съездил. ок. молодец! проснулся в 9, в 9-30 выехал из дома. параллельно завез матери три кило черноплодки набодяжить винца. обещала поделиться. ))
2. напросился к матери на завтрак. омлет с сыром - рулез форева! объяснил брату, что если бы он не ленился делать уроки сразу, то поехал бы со мной, А так - передом мной дальняя дорога и погулять, а перед ним - шесть часов за роялем.
Обозвал его бакланом и уехал.
3. забрал жену Икзибита с дочкой и сестрой и увез их в Саввно-Сторожевский моастырь. припарковав машину в 5 км. от монастря, провозгласил, что к Храм нужно прийти, поэтому идем по лесу и не разговариваем.
И умиротворение наступило.
Корпуса монахов построены как Дворей Дожей. КАк всегда на экспозиции шлем и щит русского воина украшены медальонами с арабскими буквами. /Фоменко рулит!/
умыслся в Святом источнике. + 4! офигенно.
на душе стало светло и чисто.
Попали в пробку. Я нашел на дороге в 2 полосы - 3! првый раз. У машины сердечко пело под капотом, у меня - между ребрами! падаи сумерки, на заднем сиденье посапывал ребенок. мы ехали и молчали: нам было хорошо.
4. Кортес показывал мне жесткие фильмы про собак-людоедов и что бывает, когда человек встретился с медведем. Урод!
5. пришел с улицы кот: кота можно выбивать. пыль летит от кошачьих лап. Надо помыть кота. и помою!
ну вроде и все.
осталось уборка и квартира.. Думаю, к четырем утра закончу.
Я проснулся от истошного крика. когда я открыл глаза он еще звенел у меня где-то за затылком. через три минуты раздался звонок в дверь.
Не осознавая разницу между явью и сном, я потянулся за телефоном. на дисплее которого увидел подсвеченное время: четверть третьего.
"Никогда не просыпайся в час быка, - вспомнились мне слова Ефремова. - И самое страшное: не засыпай!"
Звнок повторился. Я подошел к двери и открыл глазок. Там плакала девушка и умоляла хотя бы кого-то открыть дверь, чтобы она смогла позвонить в милицию. Она причитала, что её избили и теперь она боится выходить из подъезда.
Я позвонил 02, согрел чайник и вышел с кружкой в руках. Мы сидели двоем в "предбаннике", она - в окровавленном дамском плаще, я - в черном бархатном халате. Пили чай. Я слушал, что она приехала из молдавии и теперь её выгнали с той квартиры, где она жила.
Минут чрез десять приехало два милиционера.
И тут я впервые увидел ИНТЕЛЛИГЕНТНЫХ ментов, которых назвал доблестными стражами.
-Доброй ночи, стражи, - сказал я.
- Доброй ночи, декаданс, - ответили мне. - что случилось?
Так я узнал историю "пены дня".
На часах было без трех три утра. Я допил чай и вымыл чашки. Дождался, пока стрелка перевалит за роковую цифру и упал в постель.
- Расскажи нам сказку, - Алайда повернулась к мужу, взяла его ладонь и положила на живот.
- Не рано ли, - засомневался Фредерик; в его голосе сквозила неуверенность.
- А как она узнает, что ты её любишь, если голос, который она слышит, всегда кричит и
ссорится?
Фред посмотрел на жену. Отрешенно и любопытствуя одновременно. Он чувствовал её правоту; но более интересно ему было, что она скажет дальше.
- Считай, что мне стыдно.
- Тебе не стыдно, Фредерик, - Алайда встала с кровати, подошла к столу, оперлась на спинку стула. – Ты лишь принял новую линию поведения. Внес коррективы с учетом полученных данных. Так это произносится на твоем языке? – она показала на свой округлый животик. – И до сих пор так и не осознал, что её не обманешь.
- Я не люблю тебя, ты это знаешь.
- Я тоже тебя не люблю, но дочь здесь не при чем!
Фредерик удивленно привстал на локте, пожалуй, впервые заинтересованно посмотрев на женщину, которая впервые не стала плакать и унижаться. Он помнил, как четыре месяца назад ему представили эту девочку, присевшую перед ним в чуть более глубоком реверансе, чем полагалось по правилам этикета. И как для того, чтобы польстить ей, наверняка часами репетировавшей первую встречу, он якобы случайно задержался взглядом на несколько лишних секунд в её декольте, с его точки зрения непримечательном. Он помнил, как дрожали её пальцы в храме во время венчания и как она пыталась быть смелой в спальне, хотя – он это знал и видел – ей было страшно. И как он сам старался быть нежным, хоть больше всего ему хотелось тогда, чтобы она умерла от крика. А вместо этого он сделал её матерью в стонах наслаждения.
На следующий день он уехал к себе домой, в министерство, оставив Алайду на фрейлин и отца. Старался общаться по визору, во время приемов, обязательных к посещению, присутствовал сколько положено и ни минутой больше. Она была ему молода, неинтересна и нелюбима. Она много плакала, легко подчинялась и позволяла собой манипулировать - и Фредерик не видел возможности сделать из неё королеву.
Иногда она говорила правильные вещи - ей положено было это делать: иначе бы отец не выбрал её.
Сегодня она впервые не сломалась. Она впервые отстаивала свою точку зрения, и говорила о том, что для Фредерика было непостижимо - таинстве материнства.
Она прицельно посмотрел на жену: Алайда стояла к нему спиной. Вырез платья на спине открывал тонкую шею и бьющуюся жилку на шее. Чувствовалось, что она балансирует на грани срыва, но не сдается – и в его груди проснулось что-то похожее на уважение.
Он подошел к ней и обнял за плечи. Плечи были очень покатые и подрагивали. «Как заяц у коршуна,» - усмехнулся он про себя: чужие ощущения ему льстили.
Алайда выскользнула из рук , развернулась к нему: на побледневшем лице горели отчаянные глаза. Она открыла рот и собиралась что-то сказать, но Тэр опередил её, обнял крепче и поцеловал.
Тело Алайды стало податливым. Фредерику ответили сначала губа, потом руки; он перенес жену на постель, аккуратно уложил, рядом лег сам.
Она сразу обвилась вокруг него, он отвечал на её ласки - сколько они так пролежали Тэр не считал. Помнил, что когда он первый раз отвлекся от расцеловывания её ушек и посмотрел вокруг – был уже сумеречный полумрак и за окном посверкивала сквозь тучи ранняя звезда.
- Не пойдем ужинать, - предложил Фредерик, - закажем сюда.
- Что о нас подумают, - засмущалась Алайда, - поползут ненужные слухи.
- Подумают, что ты смогла мне объяснить, что семья иногда важнее, чем работа, - он легко соскочил с кровати, накинул халат, вызвал слуг.
Ужин подали. Тэр отмахнулся от предложений сервировать и прислуживать, запер дверь за последним.
Он сидел рядом, а не напротив, как требовал этикет, спрашивал про её детство, вежливо улыбался глупостям. Потом снова отнес в спальню. Помог раздеться. Когда она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, Фредерик как можно мягче вывернулся и встал: ему было пора в министерство. Но как только он потянулся к одежде, настойчивый голосок вновь потребовал:
- Ты хотел рассказать нам сказку!
- Алайда, я не знаю сказок, - с раздражением повернулся Тэр. - у меня другая должность. И, между прочим, уже поздно: мне пора.
- Сказку для дочки.
Повисла пауза. Фредерик мог тысячу раз накричать на жену, избить и даже убить, но перед словом «дочь» терялся, опускал руки и был готов уступить.
- Хорошо. Короткую сказку.
- Мы слушаем, - Алайда улыбнулась и, как только он сел, поцеловала за ухом. Придворные дамы нашептывали по углам, что у принца Фреда это самое чувствительное место. Он не давал ей возможности это проверить и приходилось рассчитывать на слухи. К её большому сожалению, принц никак не отреагировал: сидел также ровно и почти бесстрастно.
- Давным-давно, - начал Фредерик, судорожно вспоминая, как начинаются сказки, - в далеком государстве жил был князь. И было у князя двое детей: сын и дочь. – Тут фантазия Фредерика кончилась. Жена посапывала: похоже, спала. Тэр почувствовал облегчение, что моральный долг выполнен, и уже встал с кровати, как голосок вновь потребовал:
- А дальше?..
- Дальше! - разозлился Фредерик, - дальше ей надо!.. И пошел князь с сыном на войну с нехорошими баронами биться за правое дело, свободу и волю. И победили, но сами от вражеских ракетных ударов полегли. И тогда бароны поняли, что не совладать им никак силою и решили взять подлостью. Подослали к молодой сиротке-княжне самого видного, и взял он её в жены, а заодно и царство. И лишь корону надел, заточил девицу в башню темную, за стены каменные, а сам границы открыл и пустил темное войско убивать и грабить.»
Тэр еще раз сделал попытку освободиться от нежных ручек, но поняв, что без окончания истории не уйти, - продолжил.
«И пошли к царю всего королевства жалобы от простых людей: мол, лют новый князь - мочи нет. Повелел царь указом собрать лучших витязей своей дружины собраться на царском дворе и огласил свой указ: тайно отправиться и захватить в плен мерзавца, с пристрастием расспрашивать и сообщников также покарать.
Прибыли витязи под покровом ночи к замку: ни замков, ни часовых, только деревья шумят и из окон музыка слышна. И решили витязи через служебные входы пробраться: нашли у замка дверь для слуг и возчиков, подошли к ней, а она сама и открывается перед ними: термодатчики на подходящих реагируют.
Командует знаками командир дружины одному из витязей ползти ближе и проем двери ветку сунуть. Аж задымилася палка - дверь по спец-карточке пропускала, а для остальных силовое поле… »
- А вы освободили принцессу? – как тихо произнесла Алайда.
- Ты почему не спишь, котенок, - Фредерик подоткнул ей одеяло, - сказка не нравится?
- А у тебя много таких «сказок»?
- Когда сам участвовал и без грифа «секретно» - штук, наверное, около сотни… - задумался Фред, - но у меня есть еще отчеты Тактического управления, - заулыбался он: А принцессу, кстати, мы освободили. Барона вот только не удалось живым взять - но зато и архивы, и сообщников сдал отменно. После той операции все уже решали дипломаты.
- А с ней что было?
- С принцессой? Стола королевой, управляла своей планетой, родила кого-то… Я не вдавался в детали: работы было много. Спи, моя королева. Завтра будет новый день.
Тэр встал и начал одеваться.
- Ты на работу?
- Конечно. Засыпай: уже поздно.
- Завтра ты где будешь? У себя или у нас?
Руки Фредерика задержались на запонке… Если у себя, то он сможет выспаться, а если здесь? Он еще раз внимательно посмотрел на жену: Алайда перестала быть цыпленком: вся она была какая-то круглая, мягкая и ласковая.
- Завтра я буду у тебя. Спи жена. А утром оденься в синее с вышивкой платье: тебе идет.
Она следила за его движениями, пока он одевался. Фредерик даже не догадывался, что эта маленькая девочка, волей судьбы и короны ставшая его супругой, была влюблена в него с отроческого возраста, считая недостижимым кумиром, обожая его молча, без надежды - и внезапно осчастливленная выбором Дэрквинда, готовилась к свадьбе не просто с наследным принцем, а с кумиром; она ловила каждый его жест, каждый вздох и взгляд и вздрагивала от восхищения и восторга, когда он небрежно прикасался к ней. Задавая ему вопросы, она мечтала, чтобы он говорил как можно дольше – и его слова не имели для неё значения: она ловила звук её голоса, а он злился, потому что она отвечала невпопад.. Каждое слово его было для неё откровением почти божества, его ребенок был для неё отрадой и смыслом одинокой жизни: она разговаривала с дочерью, словно она уже выросла и может понять её размышления.
Когда затянутый в китель Фредерик подошел поцеловать её в щеку, она попыталась отвернуться - и он попал ей в глаз. Глаз был мокрым.
Алайда засмущалась и вырвавшись, уткнулась в подушку. Не ожидая слез, Тэр присел на край кровати, обнял жену:
- Что случилось? Почему слезы?
- Иди, Фредерик. Ты уважаешь только сильных и забыл, что всем сильным тоже нужно знать, что их любят.
- Алайда, но тебе можно плакать, ты - женщина.
Она развернулась к нему:
- Мне страшно, Фредерик! Страшно! Я слишком одна. Здесь чужие люди! Чужой Дом! Я для них - только предмет, перед которым обязательно кланяться! Неужели и тебе все равно?!
- Нет, Алайда, - голос министра был как никогда серьезен. – Ты не чужая мне. Я, может быть, плохой муж, но - поверь – я сделаю все, чтобы стать хорошим отцом! И из чужих людей мы станем друзьями.
- Друзьями, - вздохнула Алайда, и по её щекам вновь побежали слезы. – Фредерик, я ведь с детства,.. - она внезапно замолчал, прикрыв рот рукой, словно боясь произнести роковые слова.
Тэр положил на её ладошку свою:
- Не нужно лишних слов…
Он обнял её, вытер слезы и понял, что никуда не уйдет: его уход разрушил бы все, что было сегодня воздвигнуто между ними, хрупкое, словно хрустальное, нуждающееся в защите.
- Двигайся, жена! – постарался как можно веселее сказать Фредерик. – К черту министерство! Будем сегодня спать вместе.
Он рывком снял китель, рубашку, форменные брюки, залез под одеяло.
- А теперь учи меня, жена, как мне спать с такой вот кругленькой и мягонькой!
Алайда погладила его по распахнутым плечам, засмеялась: смех был тонкий и нежный.